21 марта я прилетел первым чартерным рейсом из Москвы. Изначально рейс был до Ташкента. Но когда мы сели на борт, нам сообщили, что мы летим в Ургенч. В самолете было более 200 человек.

По прилете нам сказали сдать телефоны, планшеты и компьютеры для дезинфекции. Их обещали вернуть через 15 минут.

Один парень не хотел отдавать телефон. Ему скрутили руки и девайс забрали силой.

Рано утром из Ургенча нас повезли на военную базу в поселке городского типа Шават. Вечером прилетел еще один чартер из Новосибирска примерно с таким же количеством пассажиров на борту.

Всех нас разместили в пяти корпусах. Семьи и женщины жили в отдельном блоке, но в основном это были мужчины. В каждом здании было по 10 комнат площадью 25 кв. м. Помещения были рассчитаны на 16 человек: 8 двухъярусных кроватей, 8 тумбочек, 12 табуреток. Телевизора не было, кондиционеров тоже. Но тогда было прохладно и работало отопление.

Когда мы приехали, на каждой кровати был гигиенический набор: полотенце, тапочки, зубная паста, щетка и мыло.

Столовая была одна. И только одна душевая на всех, которая практически не работала. Санузлов было 40: по 20 кабинок для мужчин и женщин. На второй день санитарный персонал отказался их мыть. Еще через пару дней все-таки согласился.

В первую же ночь нас разбудили и заставили сдать отпечатки пальцев. Затем будили еще и брали уже отпечатки подошв. Сказали, что на главврача карантинного центра напали. Потом нам сообщили, что он сам себя порезал. Не хотел находиться на карантине.

На следующий день люди начали интересоваться, как им предупредить родных. Нам организовали три стационарных телефона. Конечно, это мало, но сегодня многие не помнят номера телефонов.

Дважды в день нам измеряли температуру и дезинфицировали комнаты. Маски начали выдавать только на третьи-четвертые сутки. По одной штуке на человека в день. По дороге в столовую и во время прогулок на улице мы надевали их. В помещениях сначала старались носить маски, но потом перестали это делать.

В центре было много милиции. Она должна была там быть. Представьте, 500 человек в столовой, персонала мало, задержки с сервировкой. Могли возникнуть конфликты. За людьми нужно было следить.

Проблема в том, что по периметру были военные с автоматами. Они стояли на воротах и вышках. База была оцеплена высоким забором с колючей проволокой. Было ощущение, что мы в тюрьме. Без вины виноватые.

Первые несколько дней в Шавате нас пытались строить. Военные к такому привыкли. Но у них все равно не получалось построить всех. Затем перестали это делать из-за выявления положительных случаев. Люди в целом возмущались: «Где тут карантин, если все вместе сидим в столовой, выходим строиться». Нам ничего не отвечали.

В один день нас срочно собрали и вызвали на построение. К нам вышел полковник, отвечавший за карантинную зону. Он вызвал из нашего строя парнишку и сказал: «Еще чуть-чуть и мои ребята готовы были открыть по нему огонь». Этот парень хотел сбежать. Потом выяснилось, что то была постановка, парень был солдатом. Но на людей это подействовало, и весь карантин прошел тихо и спокойно.

Никаких лекарств нам не давали. Люди с хроническими заболеваниями и те, кому нужны были, скажем, обезболивающие, могли обратиться в медпункт и получить препараты. Помочь старались всем.

На третий день практически у всех начался кашель. Но он был аллергического характера. Это из-за хлорки. Помню парня, который несколько дней ходил в не очень хорошем состоянии. У него был коронавирус.

Инфицированного также обнаружили на первом этаже нашего здания. Его и контактных сразу отправили в больницу. А меня вместе с еще почти 90 людьми перевезли в детский лагерь рядом с Хивой.

Там все было примерно так же, как и в Шавате: гигиенический набор на каждой кровати, такой же рацион питания, такое же отношение надсмотрщиков, военные по периметру лагеря. Здесь нас тоже пытались строить. Но уже никакой колючей проволоки и вышек с автоматчиками. И маски нам выдавали по две штуки в день.

В лагере я провел еще 10 дней. Оттуда меня перевезли в хивинский отель, где дали две таблетки противовирусного препарата. Я их выпил на всякий случай, хоть и знаю, что они бесполезны.

В отеле мы жили по два человека в номере. Уже все друг друга знали. В коридор или на лестницу нам выходить не запрещали. Но на улицу все еще было нельзя.

За все 34 дня у меня взяли шесть тестов на коронавирус. Никаких результатов мы не видели, их никто официально не объявлял. Мы познакомились с медработниками и узнавали у них только по знакомству. Бумаги нам дали только перед отъездом в Ташкент.

Всю дорогу со мной жили очень хорошие люди. Мы с ними до сих пор общаемся и периодически звоним друг другу. Я познакомился не только с теми, кто был на карантине, но и с медработниками. Они там находились больше 14 дней. Эти люди тоже оставляли своих детей, подвергали себя риску за хорошее денежное вознаграждение, которое им обещали. Но по факту не все получили эти деньги.

Самый положительный день был последний – когда мы поехали домой. Нас отправили поездом до Ташкента, откуда развезли по домам на нескольких автобусах. Я был очень рад наконец оказаться дома и увидеть семью.

Если бы я знал, что проведу на карантине 34 дня до приезда, я бы подумал, стоит ли ехать. Но тогда говорили, что рейсы возобновят в мае. Хорошо, что я тогда вернулся.

15 июня в полдень я приехал на КПП «Гишт куприк» из Алматы. Добрался на автобусе до Шымкента. Там я хотел сдать тест на ковид, но они закончились, и никто не знал, когда появятся снова. Через пару часов на границе я узнал, что вне зависимости от того, сдам я тест или нет, все равно попаду в карантин.

На «Черняеевке» было очень много людей: все сидели, лежали, стояли. Никакого движения. Граница была закрыта. Люди находились здесь по несколько дней и недель. Граждане Таджикистана, как мне сообщили, жили там уже месяц. Все спали на земле, на своих рюкзаках, на одежде. Как беженцы. Мужчины, женщины, пожилые, больные, дети. Это были трудовые мигранты, которые работали в Казахстане. Приехавших из России я не видел.

Как я понял, в Узбекистан пропускали ограниченное количество человек. Была некая квота, которая зависела от числа свободных мест в карантинном центре. Перед самим КПП образовалась некая буферная зона. Выходили люди в погонах и говорили, что пропустят какое-то количество человек. Они отбирали тех, кто попадет в Узбекистан.

Выбирали по обычным человеческим причинам: сначала больные, пожилые, беременные, женщины, дети. Шансов пройти у здоровых молодых мужчин практически не было, но у меня получилось.

По моим расчетам, в тот день пропустили 300-320 человек. Нас потом рассадили в 8 автобусов примерно по 40 пассажиров. При этом по ощущениям на границе осталось еще не менее 1000 человек. Только женщин, детей и пожилых среди них не было.

Пропускали не более 50 человек, чтобы избежать скопления на паспортном контроле. Я прошел вместе с первой группой и еще около трех часов просто ждал, когда пропустят остальных. Нас покормили.

Я жил с тремя трудовыми мигрантами. Один из них был из Нукуса. Он прожил в Казахстане 4-5 месяцев и работал охранником. Второй был из Самаркансдской области. В Казахстане он работал строителем. И третий мой «сокамерник» был из Намангана. Его депортировали из России. Дома он не был около 10 лет.

В контейнере было четыре спальных места, стол и четыре табуретки. Душ и туалет в отдельном помещении с горячей и холодной водой. Всем выдали по три полотенца, зубную щетку, пасту и жидкое мыло.

Распорядка дня в карантинном центре не было. Утром и вечером нам измеряли температуру, три раза в день приносили еду в контейнерах. В вагончике был телевизор. По нему мы узнавали время.

Еще там был радиотелефон. Связь была хорошая, но в часы пик иногда сложно было дозвониться. Кондиционер работал исправно. Крыша не протекала.

Каждый контейнер получал по 10 литров воды в день. Также выдавали чай и сахар. У нас был электрический чайник. Мы часто пили чай.

Еще у каждого контейнера был дворик размером примерно 6 на 2 метра. Сюда можно было вытащить табуретку. Иногда в него заглядывала тень. Но я часто сидел на солнце, зато мог побыть один. Мне было непривычно постоянно находиться в одной комнате с людьми. Они постоянно смотрели телевизор, который я не хотел смотреть.

Во дворике я занимался спортом. Делал какие-то простые упражнения, из-за чего постоянно принимал душ. Т.к. еды приносили достаточно, я делил ее на 5-6 приемов.

Мои знакомые обещали помочь мне выйти из центра раньше. Говорили, что по каким-то привилегиям мне сделают тест отдельно. И если я здоров, то меня выпустят. Каждый день я ждал этого и разочаровывался.

Иногда я звонил знакомым, но о чем с ними говорить каждый день? Мне было не о чем рассказать самому. С «сокамерниками» особо не общался. Я плохо говорю по-узбекски и, в целом, за один день можно было что-то узнать друг о друге, а потом становилось неинтересно.

Ребята постоянно лежали. Они лежа смотрели телевизор, лежа говорили по телефону. Кто-то даже сказал, что чувствует себя как в санатории: его вкусно кормят, он лежит и смотрит телевизор.

Каждый день мы спрашивали, когда у нас возьмут анализ на коронавирус. Нас просили ждать и носить маски, но их при этом не давали. Может быть, дали один раз. Но есть ли смысл в масках, когда их надо регулярно менять и когда живешь в одной комнате и делишь быт с тремя людьми?

Мы старались быть чистоплотными. Но в контейнере никто не убирался. Мы сами только протирали стол и соблюдали определенную гигиену в ванной. Одежду и полотенца, разумеется, нам никто не стирал.

На пятый день у нас взяли анализы на ковид. Обещали сообщить результаты на следующий день, но мы получили их только через четыре дня. Ну как получили. Никакие бумаги нам не давали. Нам просто сказали, что троих из нашего контейнера перевозят в новый ТашМИ.

Один сотрудник сказал, что у нас троих положительный тест, поэтому наш карантин продлевается. Причем, у кашлявшего «сокамерника» отрицательный тест. Затем пришел второй сотрудник и сказал, что у нас троих отрицательный. Нас отделят от инфицированного и поместят в новый ТашМИ.

Я понимал, что рискую и мог задержаться здесь дольше из-за того, что умничаю и сам принимаю решения, но я узнал, что «бессимптомникам» лечение не требуется. Получается, нас просто пичкали. У меня образовалась огромная куча лекарств, потому что в день нам давали порядка 10-15 таблеток.

Условия в новом ТашМИ были, конечно, специфичные для лечения инфекционного заболевания. Например, у нас не было мыла. Зубные щетки и пасты нам тоже не дали. В моей части корпуса проживало около 60 человек. На всех был всего один туалет и душ.

Удивительно, но душ никогда не был занят. Там была только горячая вода. И если удавалось после перерыва в работе душа искупаться, то была минута, чтобы помыться в воде средней температуры. Потом лился кипяток. Были два дня, когда душ совсем не работал. Я научился мыться в умывальнике, который стоял в нашей палате, но там была только холодная вода.

Через пару дней мне привезли передачу с гигиеническими принадлежностями. Но большая часть людей была не из Ташкента, им ничего не могли передать. Иногда я просил положить мне в передачу зубную пасту или мыло для кого-то другого. Потом мне возвращали деньги. Иногда я делал подарки: у моего соседа был день рождения, ему очень хотелось выпить водки. Я подарил ему бутылку.

Нам давали всего пол-литра воды в день. Первые дни мне не хватало жидкости, было тяжело. Потом я получил передачу и делился водой. Можно было кипятить воду из-под крана, но на 60 человек был всего один электрический чайник. Хотя все научились делать запас кипяченой воды.

Близкие также передали мне сыр, колбасу, фрукты и нож для их разделывания. Поэтому я уже мог позволить себе не есть все, чем нас там кормили. Все было достаточно съедобно, но в «Уртасарае» готовили лучше.

Еще интересный случай был с паспортами. Примерно десятерым, приехавшим в новое ТашМИ из «Уртасарая», не вернули паспорта сразу. Дней через пять девятерым привезли документы, а одной женщине из Нукуса сказали, что ее паспорт найти не могут. После выхода с карантинного центра она должна была вернуться в «Уртасарай» и искать свои документы в комнате паспортов. Я не знаю, чем закончилась ее история. Но мне кажется, это дикость.

На карантине я злился на систему. С одной стороны, все было правильно. Но с другой, какова вероятность того, что именно я, безвылазно сидевший дома в Алматы, подцепил коронавирус. Мне кажется, вероятность такая же, как и у любого жителя Ташкента. Мне было обидно.

На 15 день пребывания в карантине у меня взяли тест на коронавирус. До этого брали анализы крови и мочи, чтобы якобы узнать состояние нашего здоровья. Но никаких результатов нам не давали.

Через пять дней пришли результаты. Медработники объявили, что выходят все, кроме шести человек, в числе которых и я. Мне подумалось, что у нас вновь положительный тест. Я спросил врачей, так ли это. «Не факт, подождите еще», – сказали они.

Дело в том, что тесты делает организация, связанная с городским ЦСЭБ и Минздравом. В больницу просто отправляют список тех, кого можно выписывать.

Я еще раз подошел к медсестрам, чтобы уточнить ответы. Они сказали, что если результаты не пришли, то скорее всего, мы положительные, и останемся еще на несколько дней, после чего сдадим повторный тест. Я расстроился. Но через два часа зашел сосед и сказал, что мы в списке на выписку.

В 9 вечера нас выпустили. Прямо у ворот меня встретили друзья с коньяком и кока-колой. Было очень приятно, конечно.

Сейчас я думаю, что вернулся бы, если бы знал, что все будет так. Ситуация не меняется и даже ухудшается. Я жил в Алматы из-за того, что надеялся, что снимут ограничения и станет возможно избежать карантин. Если бы приехал сегодня, меня все равно отправили бы на карантин.

На карантине я стал терпеливее. Раньше я бы точно сопротивлялся проживанию в одной комнате с тремя незнакомыми людьми. Меня радует, что я избавился от некоторых вредных привычек. Правда, не знаю, надолго ли.

О карантине жалеть бессмысленно. Но я понял, насколько важно быть свободным и следить за своим здоровьем, чтобы не попасть ни в какую больницу.