Я родилась в 1917 году в селе Зубрилово Тамалинского района Пензенской области. Мой родной дом был там.

Моя мама умерла, когда мне было 8 лет, а я до сих пор живу. Когда я только в школу пошла, был тиф, умирали все. Отца я не помню, он умер вперёд. А мать по своей дурости умерла. Она попарилась в бане, пришла домой и квасу напилась холодного. Ей горло захватило. Мама заболела, я за ней ухаживала. Печку топила, а она на ней спала.

Мама сама держала хлеб. Мы сами его сеяли. Потом она собирала его и пекла в печке. Она и меня учила печь. Но я маленькая была. Все понимала, а печь не умела. Когда мама заболела, нам соседи приносили хлеб, помогали. А потом она умерла, и я осталась одна.

Но у меня было четверо братьев. Я жила с ними. Снохи плохие были. Били меня, ругали. Нянчить заставляли, учиться не заставляли. Я два класса кончила. В третий только перешла, меня вообще в школу не пустили. Вот так и осталась.

Старшая сноха выгоняла меня из дома ночью. Огни в деревне не горели. Собаки брешут, а я прижмусь на улице к двери и плачу сижу, и боюсь – собаки на меня нападут.

Один брат меня жалел. Ваня его звали. У него с женой была корова. Но не их, а пополам с кем-то. Он приносил мне кружку молока.

А в Ташкент я приехала в 1937 году. У меня тут жила сестра. У нее умер муж и мальчик остался. Вот она меня к себе и забрала. А потом она заболела малярией.

У меня был муж. Не повезло с ним. Он погиб на войне. Со вторым мужем я разошлась. Он уехал в Россию, но звал меня с собой. Я не поехала. Мне понравилось тут. Здесь тепло, а там – холодно.

Я работала в Халкабаде. Это Янгиюльский район. Собирала виноград и яблоки в совхозе, возила песок, копны сена. Везде ездила на бричке. Сама лошадей запрягала, сама отпрягала. Сначала не умела, но научилась.

Я знала, как с лошадьми обращаться. Одна, помню, лошадь брыкалась, никого не подпускала. Никто её не чистил, она грязная стояла. А я её приручила. Подойду к ней, сама не съем кусочек хлеба – ей дам. Ещё что-нибудь дам. Она слушает-слушает и не брыкается потом.

В детском саду работала поваром. Это уже на пенсии. Одна повариха пошла в отпуск и меня попросила сменить её, хотя туда рабочих с поля не пускали.

Я всегда соглашалась на работу. Готовить пойдёшь? Пойду! В сад пойдёшь яблоки собирать? Пойду! Во время войны одна жила. Работала на лошадях, в конюшнях. Везде приходилось работать.

Я всё делаю сама, если у меня голова работает. Подмету, постираю, вытру, если могу, голову помою, посплю немножко. Шить люблю. Я всему научилась сама. Раньше не умела шить платья. А кому-то дать – это деньги надо давать. А денег нет. Где возьмёшь? Вот и научилась сама шить и кроить. Дочку тоже научила.

Только сейчас я шить не могу. Один глаз не видит и мешает. Если закрою слепой глаз, то вижу другим. Большие буквы в газете вижу, а маленькие не вижу. Хоть я два класса кончила, а читать всё равно люблю. Когда работала, я выписывала газеты и думала, что буду учиться.

Я всё стала забывать, а раньше всё помнила. Когда хорошо себя чувствуешь, то думаешь. Утром проснусь и думаю обо всём. И плачу, и смеюсь. Плачу о дочери. Я жалею о ней. Она в Америке и не звонит. Не вижу их, вот я и плачу. Скучаю. Я никого не вижу – все на работе, а я одна. В окно только смотрю.

Ничем я в жизни не горжусь, потому что я сирота была. Всё я видела: и хорошее, и плохое.

Я ничего не боюсь. Только упасть. Я недавно упала, вся избилась, все бока избила. Если я упаду, то не встану. Меня поднимать надо. У меня коленки не сгибаются. У меня колен нет.

В Бога я, конечно, верю. Кто-то есть. Нас держит Бог. Я не знаю, почему я столько живу. Бог знает. Бог не берёт. Я только прошу Бога терпения мне – больше ничего не надо. Чтобы мне вытерпеть до смерти. А если я не вытерплю, то зачем жить?

Я мечтаю спокойно умереть. Как легла, уснула – так и не встала.

Я родилась в 1920 году в селе Дурмон Кибрайского района Ташкентской области. Мои старшая и младшая сёстры умерли молодыми. Поэтому меня назвали Тухтасин*, чтобы я не умерла.

* В узбекских семьях после гибели нескольких детей младенцу принято давать имя, которое, согласно поверьям, поможет ему выжить. Значение имени: «Тухтасин, яшаб кетсин, умри узок булсин» (Пусть выживет, пусть будет долго жить).

Мои братья были кузнецами. Они вернулись с войны здоровыми, не были ранены. Люди стали говорить, что они сбежали с фронта, ведь сколько людей погибло, сколько вернулось калеками. Но братья хорошо прослужили на войне. Они водили танк. Их потом наградили медалями. Они и на войне работали кузнецами. «Пули летят, а мы подковываем лошадей. Враг стреляет – мы ремонтируем танки», – рассказывали они. Братья дошли до Берлина и на его пороге они чинили танки.

Меня выдали замуж, когда мне было 16-17 лет. В наше время не было свиданий – мы не знали такого. И я, и мой старик были сиротами. У нас даже свадьбы не было. Три-четыре женщины отвезли меня к нему и всё. Поначалу было трудно. Я смущалась, но постепенно привыкла.

Он жил один. Братьев у него не было. Только одна сестра жила на Куйлюке. Мой муж был очень хорошим человеком. Всю жизнь служил военным. Несмотря на то, что он был ребёнком бедняка, муж был щедрым.

Когда началась война, мужа забрали на фронт, а я осталась с двумя детьми одна. Мы жили с моей мамой. Она смотрела за моими детьми, а я работала, чтобы прокормить нас. У нас не было ничего, даже еды. Работникам колхозов давали еду. А если в колхозе не работаешь, то и еды не видать. Было время, что работы не было. Мы просто выходили в поле и возвращались с пустыми руками.

Во время войны покойная Мастура опа, мать Закира Алматова (глава МВД в 1991-2006 годы – ред.) работала поваром в нашем колхозе. Она наливала один черпак еды в мою миску, один для моей матери и половину для моего ребёнка.

В 1941 году ничего не осталось. Буханки были чёрными. Их пекли из чёрного жмыха. Хлеб напоминал жевательную резинку. У кого были деньги, тот мог есть хлеб. Такие, как мы, не могли. Мы приносили домой свёклу, варили её на пару и ели вместо хлеба. Мы пережили много страданий, видели много невзгод.

Во время голода умер мой старший сын. Ему было 3 года. Я просила в магазинах дать мне хоть немного еды, обещала рассчитаться, если мой муж вернётся с фронта живым. Но они не давали. Другой мой ребёнок заболел корью, но выздоровел. Он вырос, но умер в 31 год.

Однажды я пришла в дом моей русской знакомой и сказала ей: «Тоня, у меня ничего нет». Она ответила: «Не расстраивайся, я найду тебе работу». Тоня отвела меня в магазин и сказала, что я буду убираться, помогать хозяину в работе, а он поможет мне. Но потом я поняла, что работа мне не подходит. Хозяин магазина говорил, что не хватает риса или сахара и что он не знает, кто крадёт продукты. Я подумала, что лучше мне здесь не работать подобру-поздорову. Не дай бог в тюрьму попасть.

Потом я долго прислуживала в доме одной русской старухи. Мыла полы, стирала бельё. Ещё немного работала на Ташкентском тракторном заводе. Но работа была тяжёлая – я не смогла много работать.

Люди, которым я прислуживала, давали мне немного хлеба, риса и масла. Я работала, чтобы мне давали еду с собой. Однажды русская старушка дала мне куски хлеба, которые она откладывала, потому что не могла жевать. Я обрадовалась. Взяла их и заплакала. Она сказала мне: «Впереди ещё великие дни. Вы будете жить хорошо. Вот только дети твои вырастут, и всё наладится».

Когда война закончилась, я воспитывала детей и работала в колхозе «Красный Узбекистан» Кибрайского района. Мы сажали картофель, морковь, свёклу, тыкву, окучивали растения и собирали урожай. Постепенно вместо овощей стали сеять хлопок. Потом мы сажали кукурузу. Отвозили урожай на мельницу, делали муку. Из кукурузы мы готовили кашу и хлеб – только кукурузу и ели. Раз в полгода нам давали немного денег. Хорошие работники получали побольше.

Наш колхоз находился рядом с резиденцией Куксарой. Раньше здесь не было стены, поэтому мы могли спокойно пройти в сад, собрать яблоки, чтобы сушить их. Там был большой пруд. На террасе рядом с этим прудом сидел Шараф Рашидов. Он говорил: «Дети мои, возьмите эти яблоки, дети будут есть. Не бойтесь, никто ругать не будет». А мы говорили: «Берём, отец, берём». Он был очень хорошим человеком. Его жена приходила к нам в поле и смешила нас. Она с дочерьми помогала нам окучивать хлопок.

А однажды мы прибежали с поля к резиденции из-за шума. Хотели посмотреть, что случилось. Мы увидели перевёрнутую машину. В ней был Хамид Алимджан. Он погиб, когда его вытаскивали.

Ислам ака Каримов был очень хорошим, спокойным и сдержанным человеком. В праздничные дни забивали скот и вывозили в окрестности. Он устраивал ифтор для постящихся, а мы молились за него.

Когда еще муж был жив, я болела три года. У меня сильно болел живот, потому что мы ели много картошки. Мои братья ухаживали за мной, а врачи не понимали, что происходит. Мужу не нравилось, что я болею. Он приходил с работы голодный и кричал на меня. Ему же надо было на ком-то сорваться. Я ползла до кухни, клала мясо в казан, зажигала огонь и готовила еду. А потом ползла обратно. Ходить я не могла. Потом начала ходить, опираясь на стену, отдыхала и двигалась дальше.

Знахарь рекомендовал мне пить только суп. Я долго мучилась, боялась, что умру. С тех пор я ем только чёрствый хлеб, иначе живот заболит. Так и прожила столько лет, не умерла.

Прошло время, заболел мой старик. Кроме меня, некому было о нём заботиться. Я много думала, чем же мне заняться. Мой муж сказал заниматься торговлей. Но я сказала, что не смогу купить у одного и продать другому. Лучше я буду прислуживать кому-то. Муж был хорошим человеком. Он умер в 74 года. Мне было 69.

Потом я долго помогала старушке-узбечке. Когда она заболела, я сказала, что не могу за ней смотреть, потому что у меня нет средств на лекарства. Она дала мне адрес своего брата. Но он сказал: «Ничего страшного. Пусть умирает». Я сказала старушке, что этого человека не оказалось дома. Так она и померла.

Наша жизнь постепенно улучшалась. Хлеба тоже прибавилось. С трудом вырастили наших детей. Все они получили образование. Один из моих сыновей стал заместителем министра, а другой – агрономом. Остальные тоже потихоньку нашли своё призвание.

Теперь Ташкент – рай. Нашу жизнь можно назвать раем. Я благодарю Бога за то, что я дожила до наших дней и у меня всё есть. Я рада, что можно всё купить, если есть деньги. Я часто рассказываю истории о военном времени своим детям. Если мы ходили к кому-то в гости, то нам не накрывали дастархан, прятали от нас хлеб. Мы мечтали о таких временах. Цените, что есть.

Я состарилась в труде. Мы прожили жизнь, коротая день в поле и выполняя домашнюю работу. Я привыкла правильно питаться, есть помалу. Я никого не ранила ни словом, ни поступком. По крайней мере, по-моему так. Сколько невесток я привела в свой дом, сколько внучек выдала замуж. Я никому не причинила вреда. Делилась едой, будучи голодной.

У меня 10 детей, 28 внуков, 16 правнуков и 4 праправнука. Мы мирно живём со своими детьми. Я счастлива, что прожила такую жизнь. Сейчас я просто сижу и ем весь день, говорю: «Принеси чай, дай кусок хлеба».

Во время войны было много крымских татар. Они вторгались в дома ночью и просили еды. Однажды я отдала им весь дастархан, потому что боялась их. А сейчас я ничего не боюсь. Если спросите, почему, я отвечу, что уже с голода не умру. Живём в изобилии и можем позволить себе всё.