Я всегда хотел уехать из Кагана, несмотря на то, что мне нравился менталитет наших людей, наше братство. Мало где можно встретить такое единство народа, когда люди совершенно разных национальностей идут друг за другом до талого и живут с открытыми калитками, потому что закрытые ворота расцениваются как недоверие к соседям.

Это странное явление, которое трудно объяснить и нельзя применить к Ташкенту, где сосед не знается с соседом. Чтобы понять это, нужно родиться и вырасти в Узбекистане. А Ташкент — не Узбекистан. В областях знают страну, а жители столицы знакомы только со столицей и Чимганом — местом тусовки.

Сегодня Каган — городок с населением около 80 тысяч человек. Я очень любил Каган, но всё, что мне нравилось в нём — отголоски прошлого. Коренные жители переезжают в более крупные города, уезжают из страны, а в Каган переселяются семьи из бедных кишлаков. Нет работы, нет развлечений, нет активностей и активистов.

В юности у меня ничего не было. Только брейкданс, которым я занимался профессионально, и отбитое на тренировках тело. Но с этим спортом у меня, к сожалению, не сложилось, потому что нужно было выживать и зарабатывать на жизнь.

Я работаю с 14 лет. Начинал администратором компьютерного клуба, в 15 лет работал на стройке, занимался ремонтами, а в 17 уехал глубоко в пустыню и работал в сфере промышленной рыбалки на озере Аякагытма в Бухарской области. Это, пожалуй, самая тяжёлая работа в мире.

Мне всегда хотелось жизни моих сверстников: в 17 лет гулять с девочками и сидеть с друзьями. А я сидел без связи, воды и газа. Вместо электричества — масляная лампадка. Днём нужно собирать дрова. Искупаться — подарок судьбы. Совершенная обесточенность. И даже новости о мире узнаёшь как в древности — от приезжих гонцов. Так я проработал до 19 лет.

Последние восемь лет в Кагане я работал в лаборатории фотопечати. Это была зона комфорта, осёдлая, пустая и рутинная жизнь, из которой я хотел выбраться, но не хватало толчка.

Близкий мне человек всегда рассказывал о горах Янгиабада: как он 15 лет назад купил квартиру в этом городе и каждое лето отправлял туда на отдых своих родителей. Я всегда так воодушевлённо слушал и визуализировал его рассказы, что мне казалось, будто сам живу там. Меня всегда манили горы, но у меня никогда не было возможности взглянуть на них вживую.

Это был июнь. Я поднялся на ближайший гребень и увидел эту панораму — человек, который горы видел только на картинке. А тут травы, столько цветов, зелени, эти запахи. Я поймал себя на мысли, что мне так тихо тут, что я не думаю о прошлом. Впервые за долгое время мне стало спокойно. В моей голове зародилась мысль о том, что я хочу здесь жить. Пусть нет инфраструктуры, нет молодых людей и вообще людей мало.

Так я начал ездить в Янгиабад сам, познакомился с местным жителем, горным туристом и скалолазом Григорием Мартюшевым, который предложил мне взойти на местную вершину Бабайтаг, 3555 м над уровнем моря.

Я согласился. Забавное решение — в один день отправиться из Кагана, что находится чуть ли не в яме, в Янгиабад и набрать более 1000 м высоты. Я поспал в городе около трёх часов, и мы начали восхождение. На высоте около 2500 м у меня началась горная болезнь.

В зависимости от здоровья человека она проявляется на высоте от 1500 м. От недостатка кислорода начинается головная боль, к которой, если не принять мер, подключаются боль в сердце, панические атаки, галлюцинации, агония, пневмония и отёк мозга, после которого наступает смерть. В таком состоянии необходимо резко сбрасывать высоту — это минимум, который спасёт человеку жизнь.

У меня уже начались галлюцинации, было очень плохо, я думал, моё сердце разорвётся, но Гриша спустил меня вниз на турбазу «Янгиабад».

Он всегда рассказывал про какого-то Камиля, называл его крутым горнолыжником и спортсменом. Мне было интересно, что это за человек. Камиль Тухтаев — сын владельца турбазы Али Тухтаева. Мы сдружились с ним с первых дней. До моего рейса в Каган оставалось пять дней, которые я планировал провести в горах. Мне нужно было где-то ждать свой поезд. Камиль сказал: «Оставайся на турбазе».

Стоял август. На турбазе проходили сборы горнолыжников — детишек. Они были такие радостные. Я никогда не был в лагерях отдыха и увидел, как дети могут быть вместе: у них бывают дежурства, они тренируются, убираются, смеются. Я проникся этим местом.

В тот момент я не знал, чего хочу, не стремился никуда. Я рос в бедности, поэтому давал себе слово в 25 жить в Европе и гонять на крутой тачке. Однажды вечером мы по душам поговорили с Али Тухтаевым, и я понял, что не всё потеряно и всё в моих руках. Можно и в нашей стране добиваться успеха.

Я вернулся в Каган поездом, на который уже купил билет. Потом возвращался на турбазу отмечать Новый год. Мы танцевали рок-н-ролл и веселились до утра.

Весной 2018 года моя фотолаборатория закрылась. Это было время без денег и работы, но я никому об этом не говорил. Камиль узнал от кого-то о моём положении и удивился моему молчанию. Он был единственным, кто предложил мне помощь, и сказал: «Собирай чемодан и переезжай к нам жить. Будем работать и развивать горный туризм». Раздумий не было.

Я стал водить людей в горы и оберегать природу вместе с командой турбазы. Я считаю наше дело проявлением любви к своей Родине. Мы много делаем для неё, хотя, может быть, это не заметно.

Часть ущелья протяжённостью около 7 км полностью находится под охраной турбазы. Мы охраняем горы и по необходимости спасаем горных туристов. Нам не платят за это деньги, не дают ордена и медали. Наша команда защищает эту территорию от пастухов — первая проблема страны, на мой взгляд. Скот истребляет всё на своём пути. Скотоводство уже неизгладимо сказалось на Чимгане. Это способствует не только опустыниванию, но и образованию селей.

Согласно СанПиНам, выпас скота близ источников питьевой воды запрещён. В сотрудничестве с инспекторами Государственного комитета по лесному хозяйству турбаза препятствует нарушению законодательства пастухами. Но мы можем оберегать природу только в доступных нам границах. В паре километров от территории, которую мы охраняем, на берегу сая пастухи стригут овец, всюду помёт. Ниже по течению стоит водозабор — стратегический объект, — который питает жителей Янгиабада и Дукента.

В прошлом году вместе с Камилем Тухтаевым и нашим другом Рауфом Халиловым мы решили, что нашему делу нужно своё лицо и основали клуб Red Stone. Само его название говорит о том, что это гора. Помню, как мы глядели на звёзды на близком небе над Янгиабадом и мечтали, каким будет наш клуб. Долго думали над названием. Рассматривали варианты «Стихия», «Архар» (горный баран) и «Секач» (дикий кабан), но потом погуглили и увидели, что в СНГ каждый второй горный клуб так называется. Мы забросили это дело, а потом название пришло само.

Я вёл в поход группу по тропе, где хожу каждый день, и взглянул на скалы. Это была гора Кызыл-Дара — как красные дары, потому что с неё стекает питьевая вода. Меня вдруг озарило, что мы живём вокруг красных скал. Пик такой скалы смотрит в комнату проката снаряжения на турбазе, где я работал зимой. Её очертания я изобразил на логотипе нашего клуба.

Цель Red Stone — развивать горный туризм, в том числе экстремальные виды спорта, прививать детям любовь к горам, охранять и оберегать природу, воспитывать их в спортивном духе.

Люди спрашивают: «Как ты живешь в горах, там же не заработаешь?» Но я живу на турбазе, на высоте 1500 м над уровнем моря, ем три раза в день в ресторане.

Мой день проходит по-разному в зависимости от сезона и соревнований, к которым я готовлюсь. Когда я готовлюсь к соревнованиям, соблюдаю режим, тренируюсь два раза в день и меньше работаю.

Зимой я заведую прокатом снаряжения, летом водим людей в походы и организовываем прыжки с верёвкой с высоты 35 метров — роуп-джампинг.

В свободное от работы время помогаю турбазе на стройке, потому что отношусь к ней как к дому. Прошлым летом у нас почти не было походов, поэтому я работал на прыжках в качестве фотографа.

Этой весной мы планируем запустить большой проект Red Stone Camp. Это будет живописный и местами сложный маршрут протяжённостью 14 км с конечным пунктом в берёзовой роще. Туда ведёт узкая и местами неудобная и опасная тропинка. Чтобы водить в этот поход группы, нужно сделать эту тропу более безопасной, построить несколько переправ через реку.

Мы уже начали копать тропу вместе с Рауфом. Как закончатся холода, снова примемся за дело. Два-три месяца непрерывной работы. Пока не уйдём далеко от турбазы, будем возвращаться ночевать. Но затем придётся уходить в горы на несколько ночей с палатками, едой и тяжёлыми инструментами.

Участникам этих походов будем выдавать снаряжение. С берёзовой рощи сможем выходить на живописные треки с чёрными скалами и водопадами.

Также сделаем небольшой кемпинг в арчовой роще в паре километров от турбазы. Мы уже устанавливали там навесы, лавки из брёвен и большой стол, сооружали несколько очагов. Но горные туристы всё это порубили на дрова, не забыли и про арчу, оставили мусор — яркий пример отношения нашего человека к природе и труду людей.

Для запуска всех этих проектов и строительства виа ферраты (скальный участок, оборудованный металлическими конструкциями, помогающими преодолевать его — ред.) мы должны приобрести снаряжение и инструменты. Палатки, спальные мешки, инструменты для работы в горах, карабины и верёвки — всё это приходится заказывать напрямую из России или Киргизии. Что-то удаётся покупать в Ташкенте по очень высоким ценам. Если бы таможенные пошлины не были такими зверскими, было бы значительно легче.

Горы Янгиабада не очень популярны среди ташкентцев. Для многих людей 120 км от города — это далеко. Да и со времён СССР так повелось, что место тусовки — это Чимган, а Янгиабад и вовсе был закрытым городом. После развала Союза дороги постепенно пришли в негодность. Недавно дорогу из Ангрена в Янгиабад обновили и теперь можно не жалеть свою машину.

Из-за непопулярности этого места здесь нет никакой инфраструктуры, даже аптеки в городе. Всё приходится привозить из Ангрена. Сотовая связь работает с переменным успехом и не у всех операторов.

Мы пытаемся исправить непопулярность янгиабадских гор и рассказать о них. Фактически этому я посвятил свою первую фотовыставку, которая состоялась в декабре в Международном Караван-Сарае культуры Икуо Хираямы. Я хотел показать не только свои работы и природу Узбекистана. Половина фотографий была из Янгиабада.

Возможно, если место станет популярным, появится какая-нибудь инфраструктура, а природа придёт в упадок, как в Чимгане. Но мы стараемся предотвратить последнее своими силами. К нам приезжает мало туристов, но мусор всё равно есть. Ходим, собираем. Возможно, в будущем придётся прилагать больше усилий, чтобы контролировать загрязнение.

В горах я скучаю по закатам и рассветам. Мы живём в ущелье, поэтому каждое утро солнце выкатывается из-за горы, а вечером закатывается за неё. Иногда отсветы розовых закатов прорезают небо над турбазой и я представляю, какой красивый сейчас закат в Ташкенте.

Всё, чего я добился в жизни, я добился благодаря провокации, тому, что мне говорили: «Ты не сможешь». А я верил в себя, как в лучшего друга: смогу.

Я всегда хотел фотографировать. Мой покойный дядя был фотолюбителем, снимал на «Зенит» и сам проявлял фотографии. Отсюда и моя любовь к фотографии. Конечно, у меня не было возможности купить себе даже «мыльницу». Я снимал на старенькую «Нокию», думал, что это шедевральные картинки и дулся, когда меня называли горе-фотографом. Но знал, что однажды открою свою выставку в центре нашей Родины.

Темой для своей выставки я выбрал природу. Всё своё детство я провёл в Кагане, мне было интересно, как выглядит моя страна. И я хотел показать природу людям, которые её любят. Хочу однажды поделиться этими фотографиями с детьми, у которых нет возможности посетить эти места самим, как некогда не было и у меня.

Мне нравится моя работа. Я чувствую себя полезным, когда рассказываю людям о наших горах и нашей стране, когда оберегаю природу родного края и совершенствую свои навыки горного инструктора. Человек должен чувствовать себя полезным, должен приносить пользу обществу, иначе жизнь становится пустой. В этом и в человечности — суть развития личности. Мне кажется, если ежедневно не расти в своих занятиях, нет смысла тратить на них время.

Сейчас я уже не чувствую себя таким спокойным, как в первое время на турбазе, но мечтаю о душевном покое. Конечно, если сравнивать своё состояние с несколькими годами ранее, то разница огромна. Сейчас есть какие-то чёткие взгляды и направление. Но где бы человек ни находился, разнообразие со временем смыкается в кольцо и превращается в рутину. Новизна, которая затмевала мысли о прошлом, уступает быту.

Я нашёл свой дом в горах, но всё равно мечтаю уехать в Калифорнию, а еще лучше — на Гавайи, где есть и океан, и леса, и заснеженные горы. Пока же я чувствую, что у меня есть два дома: Каган — дом прошлого, в который я редко возвращаюсь, и турбаза — дом настоящего.

Горы идеальны. Кто-то сказал, что они созданы для того, чтобы показать человеку, как выглядит мечта. Я называю их храмом, потому что нашёл в них какое-никакое успокоение, мечту, стремления, людей и своё дело.

Единственное, что не нравится мне в горах — это то, что они иногда забирают жизни. Не очень приятно осознавать, что твой храм такой суровый. Утешает то, что не только горы забирают жизни. Жизнь забирает жизни везде.

Главное — помнить, что ценность жизни в самой жизни, и получать удовольствие от каждого прожитого дня. Счастье — это когда ты смотришь на мир двумя глазами, можешь дышать и залезть на гору на своих ногах. Пока ты жив, у тебя есть миллион возможностей.